«Ворон» - Страница 11

— Брюс! — позвал Серов и, поймав взгляд предводителя ватаги, распорядился: — Возьми пятерых и оставайся здесь. Тех, кто в воде, перестрелять, но гребцов, если кого выловишь, поднимай на борт. Нам нужны люди. — Он поднял топор и покрутил им в воздухе. — Пятеро — с Брюсом, остальные — за мной! Сбросим нечисть в море! Корсары ответили дружными криками. Зыбкий свет факелов мерцал в их зрачках, потные тела блестели, точно смазанные жиром, клинки и лезвия секир были окровавлены, рубахи разодраны в клочья. На миг Серову показалось, что он будто бы спит и видит исторический фильм, что-то вроде «Одиссеи капитана Блада», но тяжесть топора в руках была реальной, как и звуки схватки, как запахи пота, пороха и крови. Он повернулся, скинул оружие, и в этот момент тьма разорвалась. Там, где замер невидимый испанский галеон, взлетели в небо фонтаны огня, брызнули обломки мачт и корпуса, и спустя мгновение грохот взрыва ударил сражавшихся на «Вороне» тяжкой кузнечной кувалдой.

Время замерло. Над палубой царила тишина, секунды тянулись как вечность, застыли ошеломленные взрывом бойцы, а Серов стоял, сжимая топор и глядя в темноту расширившимися глазами. Там, вдали, что-то шипело и догорало, расцвечивая мрак алыми искрами, и то был прощальный салют по умершим, по всем его надеждам, по Шейле и их неродившемуся ребенку. Потом искры погасли, и занавес тьмы вновь задернулся над морем.

— А-а-а-а! — Серов не узнал свой голос, даже не понял, что кричит. — А-а-а-а!

В горле у него захрипело, заклекотало. Он врезался в толпу врагов, раздавая смертоносные удары, будто не его рука и разум управляли оружием, а, стальная секира, полная мести, злобы и ненависти, тащила его за собой. Ярость сжигала душу Серова, страшный, бесплодный гнев человека, потерявшего то, что дороже жизни, — свой прежний мир и этот новый, сперва побудивший ему драгоценный дар и отнявший его в единый миг. Это было огромной несправедливостью! И кто бы ни играл его судьбой, Бог или дьявол, случай или людская жестокость, этот кто-то был обязан заплатить. По самой высокой цене!

Он проложил кровавую дорогу среди нападавших и пробился к борту. Магометане отступали — можно сказать, бежали в панике. Их было еще не меньше, чем корсаров, но боевой порыв угас: уцелевшие перепрыгивали на шебеку, спускались по канатам, рубили их саблями, резали ножами. Пестрая орда затопила палубу галеры, одни пытались оттолкнуться от корпуса фрегата, другие прыгали вниз, к гребцам, третьи еще грозили ятаганами. Посреди этой круговерти тел, оружия и одежд в багровых пятнах стоял у грот-мачты тонко-губый турок в шлеме и чалме, распоряжался, выкрикивал что-то резким гортанным голосом. Серов метнул секиру, она просвистела над головою предводителя, врезалась в мачту, и турок в испуге присел. Их взгляды встретились.

— Я тебя достану, ублюдок! — заревел Серов, не понимая, что говорит по-русски. — Достану! Землю и море переверну, но душу вытряхну! Ты от меня не уйдешь!

Турок насмешливо ощерился, приложил руку к штанам, помахал пятерней. Канаты были обрублены, цепи сброшены, и полоса воды между фрегатом и шебекой неотвратимо расширялась. Грохнул барабан, зашевелились весла, и узкая галера скользнула в темноту, растаяла, словно призрак. Несколько мушкетных выстрелов грянуло ей вслед.

— Боцман! — позвал Серов. Плотная фигура Хрипатого выросла за спиной. — Пусть спускают шлюпки. Две шлюпки, на каждую — по шесть гребцов. Бери тех, кто не ранен. Ты и я — за рулем.

— Будет исполнено, сэр-р. Хрипатый исчез.

— Тегг! Трупы за борт, прибрать на палубе! Мушкеты и пушки зарядить! Хансен, разберись с ранеными. Когда вернусь, доложишь о потерях.

Он снова ощущал себя капитаном, а значит, первым после Бога. Капитан не мог предаваться рефлексии, не мог печалиться и тосковать. Во всяком случае, не сейчас, не после кровопролитной битвы.

Раздался голос Хрипатого Боба, заскрипели тали, лодки одна за другой грузно шлепнулись в воду. Чьи-то пальцы стиснули плечо Серова. Он поднял голову и увидел Тегга.

— Она была отличной девчонкой, — пробормотал бомбардир, пряча глаза. — Будь я помоложе лет на десять, сам бы на ней женился… Ты, капитан, не думай о ее смерти, ты думай о том, что она сидит у ног Христа, а Дева Мария расчесывает ей волосы. Думай, что она в раю! Хотя, конечно, многим испанцам кровь пустила, есть такой грех… Но Бог милостив, и все в Его руках… Простит! Сердце у Серова заледенело.

— Не хорони ее раньше времени, — сказал он. — Может, в море ее выбросило, и плавает она теперь среди обломков. Может, и наши парни уцелели — пусть не все, так кто-то. Может, не каждого прибрал Господь.

— Может, — согласился Тегг и, вздохнув, добавил: — Крюйт-камера на испанце взорвалась, а за ней — и порох в трюме. С чего бы, дьявол? Или нехристи ядром попали, или кто-то из наших решил, что лучше у Христа за пазухой, чем в сарацинской неволе. Особенно для нее.

Тегг повернулся и зашагал по залитым кровью доскам, скликая уцелевших. Гребцы спускались в шлюпки, с борта им передавали весла, багры, факелы и фляги с водой и спиртным. На востоке уже алела полоска вари, и голые мачты «Ворона» начали выплывать из ночного мрака. Ветра по-прежнему не было.

Серов ухватился за канат и скользнул в лодку. Второе суденышко покачивалось рядом, корсары разбирали весла, и Хрипатый Боб сидел у руля. Тут была почки вся его ватага — братья-датчане, темнокожий Рик, волосатый, как горилла, Кактус Джо, и еще четверо парней. С ними — немой Фавершем, которому испанцы отрезали язык, Люк Форест и Страх Божий, бывший запорожец Стах Микульский. Все вроде бы целые, даже не раненые.