— А что же наши христианские государи? — спросил Серов. — Как они терпят такое бесчинство и поношение веры?
— Не терпят, мессир, не терпят, но посылают войска и корабли, и в прошлом разбили турок при Лепанто, а магрибские страны не раз подвергли суровому наказанию и отняли многие их города — Касабланку и Танжер, Сеуту и Оран, Триполи и Ла-Каль. Но, сказать по правде, — тут де Пернель понизил голос, — у наших государей, у всех и каждого, свои интересы. Случается, что они вступают в договор с неверными против христианского соседа или платят разбойникам золото, дабы те щадили их суда, а прочие грабили и топили. Только славный орден иоаннитов, который нарывают теперь мальтийским, сражается с магометанами честно и храбро, не предавая веру в Господа нашего и не вступая в союзы с их султанами и беями. И бьемся мы с ними много лет, с тысяча пятьсот тридцатого года от Рождества Христова, когда наш орден, изгнанный турками с Родоса, перебрался в Триполи и на Мальту.
«И будете сражаться еще много, много лет», — подумалось Серову. Целый век, пока не прогонят орден с Мальты, пока не найдет он прибежища в России, но и оттуда придется ему уйти — а вот куда, о том Серов не ведал.
На Мальте он не бывал, но помнились ему проспекты в туристических агентствах с изображением могучих стен и бастионов, что вырастали, казалось, из самого синего моря. Еще была какая-то история, тоже связанная с Мальтой, — то ли турки ее захватили, то ли захватят в будущем, то ли мальтийцы отобьются и надерут басурманам зад. Он не знал, когда и как это случится; в памяти застряло только одно имя — Ла Валетт.
Серов произнес его, и глаза де Пернеля сверкнули:
— Мессир Иоанн де Ла Валетт! Великий магистр ордена и победитель турок! Вы слышали о нем, капитан? О, я польщен, клянусь святым причастием!
— Давно это было?
— Давно, век и еще треть века назад. Хотите, чтобы я рассказал?
— Как-нибудь попозже, командор. Я вижу, вы устали… Последний вопрос: турки до сих пор угрожают Мальте?
— Нет, теперь, пожалуй, нет. После Лепанто их звезда на морях закатилась, а власть над Магрибом пошатнулась. Здесь еще много османов — есть купцы, есть воины, потомки янычар, есть предводители пиратов, есть беи, правящие городами. Но Стамбул над ними не властен, то есть не властен в той мере, как в прошлом. Сейчас не турки опасны, а те, кто идет за ними, хотя их не любит, — мавры, арабы, берберы.
— Они чем-то различаются меж собой?
Де Пернель задумчиво поднял глаза к потолку:
— Вероятно, мессир капитан, но об этом вам лучше расскажут Мартин Деласкес и его приятель Абдалла. Их предки жили здесь много веков и сроднились с арабами… и не только сроднились — ведь Абдалла мавр, хоть и христианин.
Рыцарь поднялся и, испросив разрешения, вышел. Серов смотрел ему вслед. За несколько дней, что «Ворон» двигался вдоль африканского побережья, внешность де Пернеля переменилась: кости уже не грозили прорвать кожу, волосы и борода были подстрижены, и не воняло от него, а пахло, как от других корсаров, соленым ветром, кожей и порохом. Новые члены экипажа, взятые в Эс-Сувейре, тоже отъелись, обрезали дикие гривы и сменили лохмотья на пиратский наряд, а кому не хватило штанов и рубах из боцманских запасов, те напялили басурманские шаровары. Каждый вложил свои руки в ладони Серова и поклялся соблюдать законы Берегового братства, подчиняться начальникам, переносить с терпением все тяготы и не жалеть в бою ни крови, ни жизни. За это им полагалась часть добычи: раненым — возмещение потерь, простым матросам из палубной и абордажной команд — одна доля, а мастерам, умевшим плотничать, стрелять из пушек или чинить паруса — полторы.
Серов знакомился с новичками во время трапез, вахт и капитанских обходов, когда он спускался на орудийную палубу и в трюмы, осматривая свой корабль от клопика до киля, от гальюна на носу до балкона на юте. Люди попались бывалые, одни — с британских и французских военных кораблей, другие — с торговых судов, приписанных к Марселю, Тулону или Генуе, третьи — Вывшие контрабандисты, промышлявшие в магрибских родах. Для всех мушкет и сабля были так же привычны, как рукоять весла, все умели работать с парусами, а мастер Боне, шкипер из Саутгемптона, и четверо других были искусны в судовождении. Этих Серов наметил в офицеры — в том случае, если разживется парой-тройкой шебек.
Временами он прикидывал, кто из новобранцев захочет расстаться с вольной жизнью, кто пойдет с ним на службу к русскому царю. Но говорить об этом было рано; люди еще не проверены в бою, еще не сдружились с прежним его экипажем, не повязаны с ним смертью и кровью. Возможно, это произойдет через месяц-два или еще быстрее — время в магрибских водах отсчитывалось не днями и неделями, а залпами пушек, жестокой резней, штормами и захваченной добычей. После разговора с де Пернелем Серов понимал, что эти события неизбежны, что волею судеб он угодил из одного гадючника в другой, из карибского в магрибский. Все здесь казалось таким же, как за океаном: вместо Тортуги — Джерба, вместо продажных губернаторов — местные беи и султаны, вместо испанцев — любой корабль под европейским флагом. Были тут и свои герои, не менее знаменитые, чем Генри Морган или Монбар Губитель, прославленные жестокостью и разбоем, были будившие алчность сокровища: золото, серебро, слоновая кость и драгоценные камни — и, разумеется, были рабы. Как же без рабов! Ни одна война без них необходится, ни в восемнадцатом, ни в двадцатом веке. А уж какая их доля, размышлял Серов, это зависит от местной специфики: то ли скамья на галере, толи лесоповал.