«Ворон» - Страница 45

— Что было дальше, командор? — спросил Серов.

— Паша велел обстреливать Сент-Эльмо, и канонада была такой ужасной, что братья-рыцари хотели уйти из форта или атаковать османов и погибнуть с честью. Он отправили гонца к мессиру Ла Валетту, и тот сказал: «Уходите! Я пришлю других людей». Но это было бы позором для оборонявшихся в Сент-Эльмо, и они, укрепив сердца Христовой верой, бились еще восемь или девять дней, пока в форт не ворвались янычары. Пленных не было, были только мертвые… Турки отрезали головы у трупов, привязали тела к крестам и пустили их на плотах по водам Большой гавани.

Де Пернель перекрестился и зашептал молитву. Вероятно, сейчас он видел, как плывут эти плоты с обезглавленными рыцарями, и, может быть, сожалел, что слишком поздно родился и не пролил своей крови в стенах Сент-Эльмо.

— На наш век хватит врагов и войн, — утешил его Серов. — Нам хватит, и нашим детям, и самым далеким потомкам. Поверьте, рыцарь, нет и не будет дня в нашем мире, чтобы где-то не убивали и не сражались.

— Очередное ваше пророчество, мессир капитан?

— Я бы так не сказал, командор. Пророчество есть результат божественного откровения, а я… гм-м… я исхожу скорее из нынешней ситуации. Будущее бросает тень перед собой, и эта тень — наше настоящее. — Он покачал головой. — Ну, не будем о грустном… Значит, турки все же захватили форт Сент-Эльмо?

— Да. Их галеры могли войти в Большую гавань, и мессир Ла Валетт приказал вбить в морское дно сотни заостренных бревен. Мустафа послал янычар для разрушения преграды, но рыцари вплавь добрались до них и стали рубить прямо в воде. Потом такое случалось неоднократно: османов либо разили клинками, либо громили из пушек. И Мустафа-паша решил атаковать форты на другой стороне залива, Сент-Анджело и Сент-Микаэль, ибо их орудия не позволяли кораблям проникнуть в гавань. Но Божьим промыслом все нападения были отбиты, и тогда паша велел поставить пушки на берегу, под горой, где мы сейчас стоим, и стрелять по фортам через залив. Выдержали и это, хотя дома жителей в Исле и Биргу были разрушены, а многие из них убиты. Османы взорвали Кастильский бастион, захватили Ислу, но мессир Ла Валетт собрал всех своих бойцов, даже раненых и недужных, ударил на турок и оттеснил их с помощью Господа. Лето уже кончалось, и вскоре подошла подмога из Испании…

Мустафа устрашился и бежал, оставив мертвыми половину войска.

— Великий человек был ваш магистр, — задумчиво произнес Серов. Зыбкие видения поплыли перед ним: для этого времени — будущее, для мира, который он покинул, — прошлое. Блокада Ленинграда, битва на Волге, битва на Курской дуге… В каждом из этих великих сражений участвовали миллионы, а что такое сорок тысяч турок и восьмитысячное мальтийское войско?.. Вместе — две дивизии! Но мужество не измеряется числом, а героев, ведущих в бой своих сотоварищей, в любую эпоху немного.

Вздохнув, он отвернул рукав камзола, чтобы взглянуть на часы, и, как не раз уже бывало, вспомнил, что они у Шейлы.

«Где ты, родная?.. — подумал Серов с привычной тоской. — Где ты, мой якорь, что держит меня в этом далеком столетии?.. Сегодня я сделаю шаг к тебе… еще один шаг… возможно…»

Взглянув на солнце, он сказал:

— Полдень. Пора возвращаться, командор. Они спустились вниз, где Рик Бразилец ждал с парой лошадей и мулом. Де Пернелю с конем повезло — вороной жеребец из конюшен великого магистра бил копытом, косил на всадника огненным глазом. Серову достался смирный мерин, как раз по его умениям наездника. Хоть его детство и юность прошли в цирке, с лошадьми он дела не имел — да и разве можно сравнить цирковую лошадь с боевым конем! Серова оправдывало то, что корсары были неважными всадниками и на земле воевали в пешем строю, расправляясь при этом с конницей вполне успешно: делали волчьи ямы и засеки или становились в каре, понатыкав перед шеренгой стрелков длинные колья. С другой стороны, он выдавал себя за благородного, а для дворянин текущей эпохи ездить верхом было так же естественно, как пить вино или дышать. Де Пернель весьма удивлялся его неуклюжести, и всякий раз Серову приходилось бормотать, что, мол, отвык от лошади за годы плаваний, и палуба ему теперь привычнее седла.

Мерин, однако, был в летах и потому спокойный — трусил себе рядом с вороным да помахивал хвостом, отгоняя мух. Для середины января день стоял прекрасный, солнце грело, но не пекло, с моря дул свежий ветерок, и редкие деревья, что попадались по дороге, стояли зеленые — в Средиземье даже зима была щедрой.

Они въехали в город через Главные врата — единственные, обращенные не к морю, а к суше. На центральной улице, проложенной от ворот к форту Сент-Эльмо, праздношатающиеся не толпились: в тележках везли продукты, шли ремесленники, солдаты и скромно одетые женщины, иногда встречался рыцарь в красном орденском камзоле или оруженосец — юный, благородной крови, имевший шанс стать рыцарем, либо рубака-ветеран простого сословия. Люди Серова и моряки с торговых кораблей сюда не ходили — им хватало таверн и веселых домов у гавани, рядом с другими вратами, что назывались Воротами Победы.

Город, лежавший на оконечности полуострова Скиберрас, был поразительным — во всяком случае, Серов не встречал подобных ему ни в своем времени, ни в нынешнюю эпоху. Строгие линии улиц, замкнутых в многоугольник стен, пересекались под прямыми углами, фасады домов, тесно прижатых друг к другу, выглядели слишком узкими и очень высокими — удивляло, как люди живут в этаком тесном скворечнике. Но теснота оказалась иллюзией — дома были длинными, словно поставленная на бок коробка спичек, и в их глубине нашлось место даже для внутренних двориков. Все тут, и жилые постройки, и соборы, и служебные здания ордена, и оборонительные бастионы, возвели из желтоватого известняка, и остров был усеян каменоломнями. На бастионы Серов насмотрелся с моря — мощные форты громоздились в два-три яруса стен, и первый из них вставал прямо из воды, а последний обычно являлся огромной башней. Но кроме внешних укреплений и жилых скворечников в Валетте имелись и другие сооружения — монументальной архитектуры храмы, дворцы и госпитали. Чего почти не было, так это зелени — вероятно, по той причине, что камень защищал от ядер гораздо лучше, чем деревья, кустарник и цветы.