Перекрестившись, Серов промолвил громко и внятно:
— Господи, если глядишь Ты на нас с небес и слушаешь меня, знай, что предаемся мы в Твои руки и отвергаем дьявола. Не по злобе творим мы бесчинства, а только ради пропитания, ибо ром у нас кончился, вода протухла, а в солонине ползают черви. Так что яви свою милость и отдай нам этот корабль со всеми его богатствами и запасами. Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Огонь!
Палуба сотряслась. Пламя и клубы серого дыма вырвались из пушечных портов, пропела смертельную песнь картечь, скользнув над океанскими волнами ударила в борт испанца, хищно впилась в дерево, заскрежетала по орудийным стволам, ужалила канониров… Испанское судно покачнулось, завопили раненые потом грохнул взрыв — видно, раскаленное железо угодило в пороховые рукава. Из люков «Ворона» уже лезли отряды Брюса Кука, Тиррела и Кола Тернана, лезли быстро и молча, вскидывая оружие, целясь в строй мушкетеров, разворачивая канаты с крючьями, грозя палашами и тесаками. Секунда — и вслед за картечью засвистели пули, а фрегат, повинуясь умелым рукам ван Мандера, стал разворачиваться к противнику правым бортом.
На галеоне понимали, что означает этот маневр. Битое бурей голландское судно, пусть не совсем овца, но, несомненно, баран, готовый к стрижке, вдруг обернулось волком, сомкнуло челюсти на горле жертвы и собиралось ее придушить. Вероятно, капитан испанцев уже догадался, с кем его свела судьба — только слепой не разглядел бы полуголую ватагу на палубе «Ворона» и блеск абордажных крючьев. Заметались офицеры, грохнул ответный залп из мушкетов, рулевые навалились на штурвал, и сломанный бушприт испанца стал отворачивать влево, к открытому океану — медленно, слишком медленно, чтобы уйти от пушек «Ворона». Ван Мандер не смог поставить корабль против ветра, но развернул его на сто двадцать градусов, и этого было достаточно — ветер, союзник Серова, подталкивал галеон, нес его мимо на северо-восток и прижимал все ближе к фрегату.
— Правым бортом… картечью… огонь!
Настил под ногами Серова снова дрогнул, и полтора центнера металла смели живых и мертвых с палубы испанца. Возможно, в конце двадцатого века артиллерия этих времен казалась допотопным хламом, но в ближнем бою она была эффективна и смертоносна, как установка «град». Особенно если у пушек стоял Сэмсон Тегг со своими канонирами.
— Он наш! — завопил Стур, молотя по планширу огромным кулачищем. — Наш, клянусь Христовыми ранами! Будет нынче пожива у акул!
Акулы были уже тут как тут — три-четыре острых плавника резали зеленовато-синюю воду. Мрачно поглядев на них, Серов приказал:
— Право руля! Так держать! Спустить паруса! Их несло к испанскому судну. Сорок ярдов… тридцать… двадцать… За спиной Серова басистый голос произнес:
— Капитана, твой сабля и бах-бабах. Хозяйка прислать.
Он повернулся, принял из рук Бразильца пистолеты и свой толедский клинок, измерил взглядом расстояние до испанского судна и крикнул:
— Бросайте крючья! Тиррел, ты со своими лезешь на ют, Тернан — на бак! Я пойду в центре, с Брюсом. В штыки, камерады! Вперед!
Сотня глоток подхватила этот клич.
Через три четверти часа Серов стоял на шканцах испанского корабля и глядел в белые от ярости зрачки капитана. Еще недавно этот офицер был одет как щеголь с Аламеды: синий бархатный камзол с золотым Шитьем, синие штаны, шляпа с перьями, сапоги кордовской кожи и пояс из серебряных пластин с превосходной шпагой. Теперь на нем были только штаны; пояс висел на шее Хрипатого Боба, в камзоле красовался Кактус Джо, а шляпу втоптали в кровавое месиво на палубе. Что до сапог, то их экспроприировал Мортимер. К чужим сапогам он испытывал страсть, не находившую, однако, взаимности — сапоги у него держались до первого трактира, где можно было их пропить. Полсотни оставшихся в живых испанцев столпились на баке под охраной Страха Божьего и Люка Фореста. Люди из ватаги Клайва Тиррела таскали мертвецов, сбрасывали за борт и бились об заклад, что первым делом отхватят акулы — руку, ногу или голову. Шейла с Уотом Стуром, обшарив офицерские каюты, спустились в трюм для ревизии груза; их, в качестве рабочей силы, сопровождали братья Свенсоны и Рик Бразилец. Мортимер, Хенк и еще дюжина пиратов под началом Брюса Кука спускали шлюпки — с таким видом, что вместо них они охотно спустили бы испанцев по доске. Питер ван Гюйс, канонир и помощник Тегга, осматривал пушки на орудийной палубе, а сам Тегг стоял рядом с Серовым и, задумчиво поглядывая на испанского капитана, заряжал пистолет.
Ярость в глазах испанца погасла, сменившись страхом.
— Quien es? — пробормотал он. — Quien es, maldito sea!
— Mi espan-ol es mal, — сказал Серов. — Habla frances?
— Да. Кто вы?
— Побежденный представляется первым.
Испанец попытался отвесить изящный поклон, но сделать этого не смог — Хрипатый Боб придерживал его за локти.
— Дон Мигель де ла Алусемас, капитан флота его католического величества.
— Маркиз Андре Серра, карибский корсар.
— Карибский? В этих водах? — Глаза у дона Мигеля полезли на лоб. — Вы, конечно, не голландцы… Я думал, британский или французский капер.
— Ошибся ты, Миша, сильно ошибся, — сказал Серов на русском и покосился на Тегга — тот уже зарядил пистолет. — Какой везете груз? Откуда и куда?
Капитан задержался с ответом, и Боб, стоявший позади, приподнял его над палубой, выворачивая руки. — Хрр… Говорри, вошь испанская! Кости пер-реломаю!
Мгновенная картинка мелькнула в памяти Серова: безымянный остров в Карибском море, пальмы, камни, песок и лачуга из корабельных обломков, к стене которой был привязан другой испанский капитан. Он снова увидел суровые черты Джозефа Брукса, холодное безжалостное лицо Пила и пистолет в руке Сэмсона Тегга. Сцена повторялась, только вместо Брукса и Пила были тут Хрипатый Боб и сам он, Андре Серра, предводитель корсарского воинства. А также Тегг со своим пистолетом, смотревшим в лоб испанцу.